Как жили мы на Сахалине - Страница 36

Все сто столиц кричали вдалеке,
В ладоши хлопали и танцевали.
И только в тихом русском городке
Две женщины как мертвые молчали.

Что было не танцевать столицам, пышным городам, селениям, утопающим в зелени, млеющим под коричневыми черепичными крышами! Многие из них остались в целости и сохранности: кого фронт обошел стороной, кто откупился сотрудничеством с оккупантами, кого от разрушения спасли советские солдаты ценой своей крови и жизни. А на что было надеяться русской женщине, если за божницей лежали похоронки на мужа и двух сыновей? Что было делать вдове с оравой ребятишек, если у псе ничего не осталось, кроме старой землянки? Фашисты разорили свыше 70 тысяч наших сел и деревень, 1710 городов. Где было взять кружку молока, если в Германию угнали 17 миллионов коров?

Рядового Ивана Евстигнеевича Речкина только в сентябре уволили вчистую по состоянию здоровья и возрасту, вручили проездные документы, сухой паек на трое суток, продаттестат. Сердце радостно забилось: домой! А вокзалы переполнены военными — к кассам не пробиться. А вокруг масса калек, в пристанционных буфетах стучат костылями, машут пустыми рукавами, обнажают обрубки конечностей:

— Браток, дай допью! Угости папиросой! Искалечило еще на Воронежском фронте.

По вагонам водят слепых с изуродованными лицами, они поют хриплыми голосами, как в яростных атаках умирали их боевые товарищи, как выжили они сами не на радость, а на муки, снимают бескозырки или пилотки:

— Подайте, граждане, защитнику Родины!

До многих предприятий лучи победы совсем не достали, они работали по-прежнему в военном режиме. В декабре работник ЦК ВКП(б) докладывал из Тульской области, где располагались угольные предприятия: «Условия жизни исключительно тяжелые, особенно плохо живут мобилизованные рабочие. Они не имеют нательного белья, месяцами не получают мыла, спят на деревянных топчанах, за которые вынуждены платить 48 рублей ежемесячно. Питание в столовой очень плохое». Иван Евстигнеевич прибыл домой в октябре, достал из тощего вещмешка скромные гостинцы: банку американской тушенки, несколько кусков рафинада, буханку хлеба, хозяйственное мыло.

— Как жилось вам без матери?

За хозяйку в доме осталась двадцатилетняя Аня. Сергей и Семен пошли в колхоз работать, учиться в школе им больше не довелось. Работали на лошадях, а когда их не стало — на быках. Весной — пахота, боронование, летом — прополка, сенокос, зимой — лесозаготовки. Младшие ходили в лес за ягодой, собирали грибы, сушили их на зиму. Питались картошкой: пекли се в угольях, варили, стряпали драники. Ходила частушка:

Деревня Речки.
Посреди деревни пруд.
Деревенские девчонки
День и ночь картошку трут.

В хлебную выпечку добавляли измельченный липовый лист, перетертые головки клевера. От такой пищи постоянно урчало в животе и все время сосало под ложечкой — очень хотелось есть.

Исчезло все: соль, спички, мыло, керосин. Головы мыли щелоком — древесной золой, чтоб не донимали вши; вечерами жгли лучину, огонь добывали кресалом, называли его «катюшей». Соль воровали на станции Буренино, через которую шли платформы в Горький. Посылали детей — если поймают, то ребенка в тюрьму не посадят. Наберет пацан сколько может унести и чешет, обливаясь потом, домой около десяти километров. А что делать — жить-то надо!

Крепко выручала Речкиных домашняя пасека. Отец оставил на попечение Сергея восемь ульев и умение обращаться с пчелами. Самим меду доставалось — языком лизнуть, все приходилось продавать. Наберется туесок-другой, Сергей на поезд и — в Горький, где цены на рынке повыше. Билетов было не достать, так ехал на крыше вагона — дешево и сердито. На выручку покупал самое необходимое, чаще всего ситчику на рубахи да обувь.

В долгие зимние вечера молодежь собиралась на посиделки. Девчата вязали для фронтовиков шерстяные носки и рукавицы. Подростки научились подшивать валенки, ремонтировать кожаную обувь, плести лапти. А между делом шутили, смеялись, пересказывали прочитанные книги, разные фронтовые события. Вспыхивали тут озорные взгляды, не в одном сердце от тайной искры возгоралось пламя первой любви. Самые отчаянные всерьез подумывали засылать сватов. Их балалаечник предупреждал:

Рано женишься, товарищ,
Ты сваляешь дурака.
Я женился, взял без сисек
И теперь без молока.

Огляделся Иван Евстигнеевич — опустел колхоз, война выжала из него все соки. Полегли где-то Речкин Агафон, Речкин Василий, Речкин Липантий, Речкин Ераст, да Яблочкин Василий, да четверо Завьяловых — Михаил, Петр, Иван, Василий. Это только из родии. А всего по стране из 17 миллионов трудоспособных колхозников, числившихся в 1940 году, к концу сорок пятого осталось шесть с половиной миллионов. С теми, кто вернулся.

Экономика западных стран но «плану Маршалла» обильно подпитывалась американскими долларами, а Советский Союз мог полагаться только на собственные силы. И фронтовики совершили еще один подвиг — восстановили народное хозяйство, вывели его до высот гагаринского полета. Они стали работать, учась, учиться, работая, наверстывая в труде, в учебе, в любви все, что потеряли за годы войны. Сколько их, надорвав сердце, слишком рано ушло из жизни!

Восстановили бы раньше срока и «Парижскую коммуну» в Речках, но власть словно рехнулась — обложила такими налогами, каких не было даже во время войны. С коровенки, с кабанчика, с курицы, с улья, с яблони, посаженной еще в молодости, постановили брать такой налог, что выгоднее было живность пустить под нож, деревья вырубить, чем нести непомерно тяжелое бремя. Из колхозных закромов изымали даже семенной фонд.