Как жили мы на Сахалине - Страница 37

Аня вышла замуж. Сергея послали на лесозаготовки. С малышами стало трудно. И тогда вдовец позвал к себе в дом вдову Анну Ивановну Одинцову, измученную одиночеством. Расписали их в сельсовете. И уж совместно решено было покинуть родимый край. Обмозговав слухи, что идет агитация насчет переселения, поехал Иван Евстигнеевич в райцентр и получил переселенческий билет № 7545 с печатью Горьковского облисполкома и датой от 30 августа 1947 года. Согласно договору, списали с семьи пять тысяч рублей долгу по налогам, выдали четыре тысячи пособия, а взамен переселенец обязался навечно переехать в Сахалинскую область. Продали Речкины дом, сдали в колхоз корову, получили документ, по которому на месте обещали выдать взамен другую, и всей семьей двинулись на край света.

О памяти светлой и печальной

Сергей Иванович рассказывает младшему брату, что старость к отцу пришла неожиданно, как первый снег на Сахалине.

— Помнишь, как привезли нас в Макаровский район поздней осенью? Тогда машина долго петляла по распадку вдоль речки Лазовой, пока сопровождающий не скомандовал:

— Речкины, выгружайтесь!

Всю семью охватил ужас, когда они вошли в предназначенное жилище. Большой японский дом пугал угрюмой пустотой. Единственным предметом, оставшимся от прежних хозяев, была жестяная печка, от которой гончарная труба выходила в окно. Когда ее затопили, дым повалил в комнату. Ночевать решили в сарайчике. Утром вышли на свет — снег! Падал первый снег — пушистый, мягкий. Над огромными пространствами страны начинался день 7 ноября, в городах и поселках готовились к праздничным парадам и демонстрациям, посвященным 30-летию Великого Октября, а здесь стояла изумительная тишина. И эта тишина, и первый снег походили бы на волшебную сказку, если бы не черный чужой дом, в котором предстояло жить. Мать даже заплакала. Отец по-военному распорядился:

— Всем — за дело!

По весне Иван Речкин поехал в Приморье за пчелами. Их появлению на Сахалине мы обязаны тогдашнему старшему агроному областного управления сельского хозяйства Николаю Ивановичу Мазулеву. Он удивился, что японцы не занимались пчеловодством, а ведь на островных травах и садах можно было брать немало меда. Послали бумагу в Москву, там инициативу одобрили и обязали Приморский крайисполком выделить сахалинцам тысячу пчелосемей. Приморцы заупрямились и дали только 670 семей. Но тут встали на дыбы моряки — не повезем! Пришлось обращаться в крайком партии. Ульи поместили в трюм парохода «Суриков», а там, когда вышли в море, температура поднялась до 30 градусов. В довершение всех бед нагрянул шторм, и в море, вместо трех дней, проболтались неделю. Какова была радость, когда выяснилось, что пчелы живы! Ульи разместили по колхозам южного Сахалина. Ивану Евстигнеевичу выделили 25 пчелосемей, и в тот же год он получил первый мед. К 1954 году колхозная пасека имела уже сотню ульев. Изучение специальных книг и журналов, исключительное старание пчеловода помогли получить до 60 килограммов меда с каждой семьи. Это был рекорд. Облисполком своим решением утвердил И. Речкина участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Но поехать ему в Москву не пришлось, так как не на кого было оставить пасеку. Зато на выставке побывал сын Сергей, разумеется, за свои, а не за отцовские заслуги. Его, бригадира полеводческой бригады Центрального отделения совхоза «Долинский», представили за высокие урожаи картофеля и овощей. До сих пор памятно Сергею Ивановичу июльское утро, когда директор совхоза Иван Иосифович Кравцов спросил на разнарядке молодого агронома:

— Еду вчера поздно вечером — твои работают на поле. Что ты им пообещал?

— Ничего, — ответил бригадир. — Я веду индивидуальный учет работы, ежедневно выписываю наряд, а утром сообщаю, кто сколько заработал. Зная это, они стремятся заработать больше.

— Молодец, коли так. Старанием в отца пошел.

Сыновья вспоминают: добрым и жизнерадостным был их отец. Любили они с Анной Ивановной приветить всякого человека. В колхоз наведывалось немало начальства — куда их? К Речкиным. Хозяева и за стол посадят, и медовухи поднесут, и постель мягкую приготовят. А уж если приезжали дети, внуки — дом сиял, стол ломился, задушевным разговорам не было конца. Вдруг в чью-то управленческую голову пришла шальная мысль: объединить все колхозные пасеки в одну и разместить ее на западном побережье острова, где климат благоприятнее. Малые ликвидировали быстро, а большую не создали и до сей поры. Затем пошли иные преобразования, поселок Лазо замер. Пришлось снова покидать обжитое место и ехать к сыну. Может, новое разорение и подкосило старого солдата. Не знают братья Речкины, стоит ли их родная деревенька на севере Нижегородской области. Как умерла тетка Пелагея, ездить туда они перестали. Нет давно колхоза имени Лазо, не жужжат пчелы над цветущими травами в долине речки Лазовой. Но память о старом колхознике Иване Евстигнеевиче Речкине хранят его сыновья, внуки, правнуки. Не совершил он подвигов, которые прогремели бы на всю страну, — исполнил честно воинский долг там, куда его определили. Рядовым числился и в колхозе, со старанием, с душой делал дело, за которое взялся согласно своим склонностям. Был он хорошим мужем, заботливым отцом, дедом, просто добрым человеком на земле. Из таких и состоит народ, который вынес на своих плечах Великую Отечественную войну, поднял страну из разрухи.