Как жили мы на Сахалине - Страница 132

132

— Скажи, Роберт, а кому надо было заварить всю эту кашу? Сколько судов мы ремонтировали в Китае, Корее, Сингапуре, Японии и всегда с металлоломом поступали одинаково: продавали его ремонтникам. А те либо снижали стоимость ремонтных работ, либо платили, как тебе, нужными материалами. Судить тебя собрались? Уверен в своей правоте — стой до последнего.

Кожевников собрал всю документацию по судоремонту и принес в прокуратуру.

— Вот судовые акты, сводный лист — на русском, японском, английском языках, необходимые подписи. Все, что получено за металлолом, передано под отчет второму механику. Если кому-то удалось у него украсть котелок краски, то это уже иная статья. Вот документ, подтверждающий, что металлолом продан по цене, соответствующей мировому уровню. Значит, я принес пользу государству, а не вред.

— А это мы еще посмотрим!

На ремонт! В Симоносеки!

Ремонт судна в иностранном порту — это «окно в Азию», возможность побывать в соседней стране, вкусить плодов «загнивающего» капитализма. Однако самой заманчивой была валюта, которую выплачивали за время нахождения за границей. На эту валюту можно было прилично одеться самому, приодеть семью, накупить немало вещей и вещиц, составляющих дефицит в Советском Союзе. Поэтому возле тех кабинетов, где определяли, какое судно и когда пойдет на ремонт, крутились люди, жаждавшие попасть на любую должность. Начальники, формировавшие состав команды, зачисляли в нее как своих спецов, так и чужих, втискивали «нужных» людей, родных. Формально капитан вправе был встать в позу и отказаться принять на борт «блатных». Однако тогда в позу могли стать и начальники! Щекотливость ситуации заключалась в том, что в команде оказывались люди, от которых потом многое зависело в судьбе и самого капитана, и вверенного ему судна.

Плавбаза стояла во Владивостоке, а в Невельске и Южно-Сахалинске готовили необходимую документацию. Наконец, Кожевникову вручили рейсовый план, штатное расписание численности экипажа на период ремонта, аккредитивное письмо и ходатайство администрации Сахалинрыбпрома об отключении камбуза на 45 суток. Согласно рейсовому плану, Кожевников должен был выйти из Владивостока 5 декабря, чтобы прибыть в Симоносеки 9-го. Аккредитивным письмом капитану предписывалось выплачивать инвалюту 54 членам экипажа по 37 рублей 62 копейки ежедневно за время перехода судна до Симоносеки и обратно, а также за 40 суток нахождения судна в ремонте. Тем же письмом предусматривалась выплата суточных в инвалюте в размере 6,76 процента их должностного оклада в случае отключения камбуза на срок, разрешенный начальником Дальрыбы. Ходатайство к нему имелось на руках у Кожевникова, и никто не сомневался, что оно будет подписано. Однако дальше началась какая-то бесовщина.

30 ноября во Владивосток вылетели начальник управления тралового флота Г. Поляков, главный инженер Г. Ким и капитан Кожевников. С утра 1 декабря они уже находились в приемной начальника Дальрыбы Дроздова. Прошел час, другой, третий — Дроздов их не приглашал. Наскоро перекусив, они вернулись в приемную, чтобы поймать начальника в момент возвращения с обеда. Он не остановился. Ждали до вечера — он торопливо пробежал и уехал. Наутро они прибыли задолго до начала рабочего дня, однако на прием не попали. Кожевников не находил себе места:

— Хоть разорвись! И судно надо готовить к отходу, и резолюция нужна.

Секретарша посоветовала:

— Оставьте ваше ходатайство, я подам его, когда понесу документы на подпись.

3 декабря после обеда Кожевников пришел за ответом. Поляков и Ким все еще ожидали приема. Секретарша вернула документ без подписи. Ни да, ни нет!

— Что же мне делать? — спросил Кожевников у Полякова. — Завтра сюда я уже прийти не смогу, потом — три дня выходных. А в Симоносеки надо прибыть не позднее 9 декабря.

— У тебя все необходимые документы на руках, с тобой главный инженер управления, с ним будешь согласовывать текущие вопросы. Собирайся, время не терпит.

Позднее обнаружилось еще одно обстоятельство. Когда сахалинцы ломились в недоступные кабинеты Дальрыбы, оттуда в Сахалинрыбпром была направлена радиограмма, составленная старшим инженером отдела судоремонта Филипским и подписанная первым замом Дроздова Стражинским. Их устами Дальрыба разрешила отключение камбуза и выплату суточных… не более чем на десять суток! 4 декабря радиограмму передали в управление тралового флота. Оттуда Кожевников радиограмму не получил и не мог получить, поскольку правила радиосвязи подвижной службы СССР запрещали работу радиостанции при нахождении судна в порту. Тем не менее именно эта радиограмма, содержание которой выходило за рамки здравого смысла, стала одним из весомых аргументов в предъявленном Кожевникову обвинении.

Накануне отхода из Владивостока состоялось собрание экипажа. Г. Поляков поставил общие задачи и подтвердил, что всем будет выдаваться валюта в течение 45 суток, отведенных на ремонтные работы. Представитель КГБ нацелил на то, чтобы там никто не посрамил чести советского моряка. Кожевников особо подчеркнул, что капитан управляет судном на основе единоначалия, все его распоряжения подлежат беспрекословному исполнению всеми лицами, находящимися на судне. Далее, как бы смягчая жесткие уставные положения, добавил:

— Мы — единый сплоченный экипаж, единая семья.

Часа через два после выхода в море в капитанскую каюту зашел старпом и доложил, что матроса Хватова из рулевых пришлось перевести в палубную команду, но выполнять распоряжение боцмана Хватов решительно отказался.

132