Как жили мы на Сахалине - Страница 74

Она была лучшим представителем рабочего класса страны, гордилась этим великим званием, с честью носила правительственные награды как заслуженную оценку ее труда.

При всей популярности она оставалась скромным человеком: не требовала кабинетной должности, считая, что именно труд простой рыбачки составляет смысл ее жизни, является хранителем ее чести и достоинства. Дома у нее не было ни рижской мебели, ни хрустальных сервизов, ни персидских ковров. Она недоумевала: зачем человеку роскошь? Только один раз, и то по инициативе сверху, ей устроили торжество — 17 ноября 1966 года во Дворце культуры моряков отметили 60-летие. Приехали гости из области, прибыли руководители города, пришел со своими заместителями начальник Сахалинского морского пароходства С. Ф. Камышев, выступивший затем с горячей речью. Присутствовали члены ее бригады в полном семейном составе. Ее спрашивали: «Шура, когда же ты начнешь жить для себя?». Она смеялась: «А я для себя и живу». Такова была душевная потребность этой женщины, ей хотелось, чтобы везде был порядок, чтобы все жили в добре и достатке. Больше таких людей в городе я не знала. Обойдите старожилов, расспросите про Шуру, они вам скажут то же самое.

Да, все, кто помнит Александру Степановну Хан, свидетельствуют: 27 сахалинских лет являются ярчайшей страницей не только знаменитой рыбачки, но и частью нашей биографии. Душа ее была нараспашку, не таилось в ней ни хитрости, ни двойной морали. Ведь для одних нравственность — костюм, надеваемый при входе в приличное общество, а Шура и в рыбацкой робе была человеком высоких моральных качеств. Ее пример лишний раз подтверждает, что труд и нравственность нерасторжимы. Только духовное и живое способны решить проблемы социального мира на земле и, в конечном итоге, спасти человечество от самоистребления.

Шура Хан сделала то, чего не сумели сделать многие из нас по своей нерешительности, лености или душевной заскорузлости.

В 1970 году она уехала в подмосковные Химки, ведала там небольшим рыбоводным предприятием. Весть о ее смерти пришла на Сахалин через 18 лет.

Смерть переселенца

Мы урожая ждем от лучших лоз, Чтоб красота жила, не увядая. Пусть вянут лепестки созревших роз, Хранит их память роза молодая.

В. Шекспир

I

В длинной цепи педагогического стажа Антонины Семеновны Тюриной было одно особенное десятилетие. Началось оно 1 сентября 1963 года торжественной линейкой во дворе Яблочной средней школы, где самыми трогательными были се первоклассники. А закончилось воскресным вечером в июне 1973 года, когда прощались со школой юноши и девушки, у которых она оставалась классным руководителем, хотя к этому времени уже была перегружена сложными обязанностями завуча.

Те десять лет по плотности могли бы соперничать со сверхтвердыми сплавами. Они вместили учебу на заочном отделении филологического факультета, защиту диплома, обретение опыта в новом качестве учителя русского языка и литературы, десять тысяч уроков, горы тетрадей с домашними работами, диктантами, изложениями, сочинениями с грамматическими и стилистическими ошибками; классные часы, вечера, экскурсии, походы. Естественным составом в этом сплаве была семья, собственные дети, требовавшие ее рук и души. Как ее на все хватало!

Учитель не оставляет после себя материальных ценностей, его труд растворяется лишь в одном поколении, в тех учениках, которых он учил.

У Антонины Семеновны сохранился альбом, составленный в виде летописи. Туда учащимися заносились мимолетные впечатления, откровения, которыми переполнена юность, острые наблюдения, сомнения, подводились итоги, свидетельствовавшие о становлении характеров. Впечатлительные девушки писали лирические строки, юноши с самоиронией бичевали свои прошлые ошибки. Учительница вклеивала фотографии за каждый год, по разным случаям: вот они маленькие, вот подросли, тут уже подростки. Все интереснее, ярче, сложнее. Все радостнее от них, все больней ранят их отдельные проступки. Есть в том удивительном дневнике записи, сделанные через пять, через десять лет после выпуска. Все бережно хранит первая учительница, единственный классный руководитель за всю их школьную жизнь: поздравительные открытки, приглашения на свадьбу, семейные фотографии, трогательные письма зрелых людей, присланные из Находки, Охи, Пскова, Томска, Евпатории. Вот строки одного из них: «Наш поселок я всегда считаю самым родным, в нем началась моя жизнь и прошли самые счастливые годы. При воспоминании о нем всегда радостно бьется сердце. Я вместе со всеми говорю: «Большое спасибо Вам, дорогая Антонина Семеновна…».

Хулители прежней жизни с воровской торопливостью кинулись мазать грязью нашу историю, плевать в тарелку, из которой были вскормлены. Представляя с циничным злорадством советского человека «совком», полупьяным кретином, они принялись улюлюкать в его адрес, показывать пальцем, в том числе и на учителя. Общество и прежде не очень вникало в жизнь школы. Начальство снисходительно похлопывало учителя по плечу в торжественные дни, а по будням секло. Теперь школу, захлестнутую петлей безденежья и разрухи, и вовсе затолкали на задворки, подальше от глаз, чтоб не видно было обшарпанных школьных фасадов и не слышно, как скулит голодный учитель.