— Нашелся, с позволения сказать, судья, который оправдал преступника…
Слонимский встал с места:
— Это я.
К сожалению, уже нет его в живых. В архиве управления юстиции областной администрации хранится личное дело.
Коренной москвич Владимир Исаакович Слонимский, получив однажды направление на Сахалин, проработал в нашей области до полного пенсиона — в Южно-Курильском районе, Поронайском, Невельском, Анивском. Биография его внешне скромна: учился в средней школе, окончил ее накануне рокового июньского воскресенья 1941 года, осенью сорок первого вступил в народное ополчение, ночами нес дежурства, добился отправки на фронт, хотя ему, «очкарику», был гарантирован «белый» билет. В критический момент при форсировании Днепра он обеспечил связь своего дивизиона с левым берегом, за что удостоился медали «За отвагу», особо ценимой фронтовиками. На «гражданке» он заседал в Таганском районном суде. Его вызвали в райком ВКП(б):
— Товарищ Слонимский, тут разнарядка пришла, требуются слушатели в двухгодичную юридическую школу. Мы утвердили вашу кандидатуру.
Потом жизнь обкатала его, рассеяв мечты о скором и успешном преображении общества, зато утвердила в правилах, почитаемых со времен римского права: пусть рушится мир, но торжествует закон. Именно «за успехи при отправлении правосудия» ему объявляли благодарности и вручали скромные денежные премии. А тогда он едва удержал голову на плечах. Леонов грозил, выступая перед партхозактивом Невельска:
— Вы думаете, народ изберет такого судью? Нет, не изберет!
Разумеется, приговор Невельского горсуда был немедленно опротестован прокурором и отменен областным судом. Дело передали в Анивский районный суд, но судья то ли заболел, то ли уклонился от рассмотрения под благовидным предлогом. Тогда материалы переправили в Южно-Сахалинский городской суд. Кожевникова начали обрабатывать: «Уйми гордыню, срок дадут условный, материально накажут по минимуму».
Городской суд вынес решение, по которому, казалось, и волки были сыты, и овцы целы: шесть месяцев условно; в счет погашения ущерба, нанесенного государству, взыскать одну тысячу рублей. Кожевников ответил:
— Не соглашусь даже на один рубль. Согласиться — значит признать себя преступником.
Адвокат подготовил апелляцию в Верховный суд РСФСР, где высказывалась просьба: отменить приговор и передать дело в любой областной суд, исключая Сахалинский. Здесь авторитет Леонова висит дамокловым мечом над каждым судьей. Просьбу Кожевникова удовлетворили, дело принял Приморский краевой суд. Три дня он заседал в Южно-Сахалинске, допрашивая свидетелей и экспертов, три дня — во Владивостоке. Первого марта 1973 года судебная коллегия по уголовным делам Приморского краевого суда под председательством Шабанова огласила приговор. Вот лишь несколько извлечений из убористого текста в одиннадцать страниц:
«Суд находит предъявленное Кожевникову обвинение необоснованным. В судебном заседании не добыто данных о совершении Кожевниковым злоупотреблений в корыстных целях и установлено, что вывод органов следствия в этой части не соответствует фактическим обстоятельствам дела».
«Нет вины Кожевникова в том, что он не добился ответа начальника управления «Дальрыба» на ходатайство администрации Сахалинрыбпрома об отключении камбуза на 45 суток, так как им были использованы все представившиеся возможности для получения такого ответа, но безуспешно».
«…Кожевников и не должен был дожидаться получения ответа на ходатайство, так как обеспечение его всеми необходимыми документами является обязанностью судовладельца».
«…Выплата суточных произведена в соответствии с требованиями инструкции, а не в результате злоупотреблений служебным положением, поэтому в действиях Кожевникова отсутствует состав преступления».
Суд приговорил: «Кожевникова Роберта Петровича оправдать… за отсутствием в его действиях состава преступления.
Меру пресечения в отношении Кожевникова в виде подписки о невыезде и арест на его имущество отменить.
Иск управления тралового флота на сумму 108547 рублей 93 коп. оставить без рассмотрения».
А ведь тропу такому оправданию проложил В. Слонимский!
В наши дни мы несколько раз встречались с Робертом Петровичем и вели длительные беседы. Прошлое он вспоминает неохотно:
— Ладно, если бы наказали за дело. Но ведь каша заварилась из-за грязной кляузы.
Рассказали мне об этом после суда в Невельске. Помните матроса Хватова? Мало ему показалось валюты, полученной за пятимесячное безделье в Симоносеки. Он еще хотел благопристойно выглядеть, поэтому привез счет от своего НИИ об оплате за услуги, якобы оказанные нашему судну. Догнал он меня в Южно- Сахалинске за день до вылета в отпуск, поймал на почтамте, сует бумагу: «Подпиши». Разумеется, я отказал. Если бы я подписал, никакого дела не было бы! Хватов вновь пригрозил: «Ты еще об этом пожалеешь!». Угроза его оказалась небеспочвенной. Он был родственником влиятельного партийца, члена бюро обкома, вхожего в кабинет Леонова. Донос попал в первые руки. Не заглянув в святцы, Леонов бухнул в колокола…
Получив на руки копию приговора, я обратился с заявлением о восстановлении членства в партии. На бюро обкома Леонов отрезал:
— Суд тебя оправдал — я тебя не оправдываю!
Мои обращения в ЦК заканчивались ничем, так как пересылались в обком, где непоколебимо стояли на своем. Я на свои деньги ездил в Москву, возил копию приговора. Там уклончиво ответили: «На месте виднее». Интрига оказалась сильнее партийного устава. После отъезда Леонова в Калининскую область я пошел по второму кругу: обращался в обком, в ЦК. И только в 1983 году разрешили принять меня в партию на общих основаниях. В декабре 1986 года, когда забурлила перестройка, обком утвердил положительную характеристику, представленную руководителями Холмской базы производственно-транспортного флота, и я занял должность капитана на плавбазе «Советский Сахалин». Через 16 лет!