Как жили мы на Сахалине - Страница 33

В Углегорске тогда были почти одни японские здания, темные, однообразные. И вдруг в одном из них — витрина, выставлены красивые фотографии девушек, женщин, мальчиков. Особенно впечатляли два мужских портрета крупным планом: один с тоненькими усиками и белозубой улыбкой, красавец писаный, похожий на артиста. Но мое внимание привлек другой: сквозь очки прямо на меня смотрел странный человек, я таких никогда не встречала. Темные волосы зачесаны назад с какой-то небрежностью, высокий лоб чист, губы сомкнуты; не сжаты, а именно сомкнуты в спокойствии. Выражение лица загадочно, глаза таинственны, проникали они в самую душу. Отошла я вправо — он на меня смотрит; передвинулась влево — следит за мной. Уже пошла, да обернулась — глядит, будто собирается мне что-то сказать.

Наконец, я в кабинете заведующей горздравотделом.

Кабинетик маленький, как клетушка. Вхожу смело: «Здрасьте, Анастасия Ивановна, пришла попрощаться с вами. Заодно попрошу вот сюда печать поставить». Подаю ей трудовую книжку, пальцем тычу, где она должна сделать оттиск. Заведующая взяла книжку, посмотрела, склонив голову направо, поворочалась на стуле, склонила голову налево и сказала: «Что же ты меня без ножа режешь?». Я ответила: договор у меня кончился, птица я теперь вольная. «Конечно, тебе домой надо, а у меня только в Шахтерске четыре вакансии, больных некому лечить. Поезжай в Шахтерск, дам тебе отдельную комнату и две ставки».

Я свое заладила: домой! Она свое: «Клавдия, ты же советский человек, комсомолка, войди в мое положение». Я вздохнула: «А кто войдет в мое положение?». Анастасия Ивановна взорвалась: «Ах, гак! Тогда вот тебе приказ: езжай в Шахтерск, а трудовую книжку я уберу под замок! — и захлопнула сейф. — Станешь упрямиться, так я знаю дорогу к прокурору, привлечем за дезертирство».

Пошла я, сама не знаю куда. Гордо несу свое горе, сдерживаю слезы, с вызовом всему белому свету стучу каблучками. Вдруг — вот-те на! — вывеска: «Прокурор г. Углегорска и района». Ага, так теперь и я знаю дорогу к прокурору, ходьбы тут десять минут. Конечно, понятие о прокуроре у меня было смутное, слышала только, как шутили: «Смотри, прокурор добавит!». Но раз уж меня им стращают, то лучше я сама пойду, чем стану ждать, когда к нему поведут.

Захожу в дощатый домик, оглядываюсь в темном коридоре, ничего не вижу с улицы. У раскрытого окна двое мужчин дымят папиросами. Увидали меня, подскочили: «Вы по повестке? К кому?». А я и не знаю, что такое повестка. Объяснила, что пришла сама по себе, хочу спросить у прокурора, как быть дальше. «Ну, это вот сюда, к Александру Ивановичу». Постучала я, переступила порог… Господи! Сидит передо мною тот самый странный мужчина, которого видела на портрете, смотрит сквозь очки тем же внимательным взглядом. Я смутилась. Он говорит спокойно: «Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю». Слова вроде казенные, а произнесены по-доброму. Рассказала я, что со мною случилось. «Напрасно вас пугают прокурором, — ответил он. — Анастасия Ивановна неправа. Я сейчас напишу записку и трудовую книжку вам выдадут».

Достал он блокнот, написал карандашом что-то такое: на основании статьи такой-то, пункта такого-то… Поставил число, расписался и говорит: «В любом случае, отпустят вас или нет, прошу поставить меня в известность».

Возвращаюсь я к Анастасии Ивановне, подаю записку. Та как прочитала, так и подскочила. «Значит, ябедничать вздумала, да? К прокурору побежала? Так вот тебе с твоим прокурором!». И разорвала записку на мелкие клочки. Я все же осмелилась сказать: «Прокурор такой же мой, как и ваш». Она еще пуще рассердилась и выставила меня за дверь. Ну, уж теперь-то я действительно пошла к прокурору ябедничать, выложила все подробности. Думаю, будет ей на орехи. А он как-то чересчур спокойно и говорит: «Ничего, мы завтра займемся вашим делом». Стал меня расспрашивать о работе, о жизни в Ударном. Потом, нисколько не смущаясь, предложил: «День сегодня необычный. Приехал к нам Хабаровский краевой театр музкомедии. Дают «Сильву». У меня заказано два билета, буду рад, если согласитесь составить компанию». Подняла я глаза, а он так серьезно смотрит. У меня во рту пересохло, я спросила деревянным голосом: «Вы каждой посетительнице такие предложения делаете?» — «Нет, только вам». Я не стала гадать, что обо мне подумает этот человек, взяла да и согласилась. Потопала в Ударный, переодела платье (а то еще решит, будто оно у меня единственное), взяла жакетку на руку и отправилась обратно. Иду, сама себя ругаю: «Ну, не дура ли я? Первый раз встретила человека, перемолвилась с ним всего двумя словами, да еще по служебным делам, и вот уже бегу к нему на свидание». А сама тороплюсь, боюсь опоздать, на солнце поглядываю, так как часов у меня не было. Прихожу к Дому культуры бумажников — стоит Александр Иванович, высматривает.

Встретил меня с улыбкой, пригласил в фойе. Там полно нарядных людей, многие приветливо здороваются с ним, со сдержанным интересом посматривают в мою сторону. Мне кажется, все об одном думают: «Где прокурор такую цацу отхватил?».

Спектакль ошеломил меня. Прекрасная музыка, яркие костюмы, смех, аплодисменты, цветы, запах духов — все смешалось в праздничную картину. Еще днем я была одинокой обиженной фельдшерицей, а вечером оказалась в гуще всеобщей радости, рядом с интересным мужчиной.

Естественно, он пошел провожать меня. До Ударного было километра три, но мы не торопились. Едва вышли на мостик через речку, именуемую в народе Тухлянкой, как из-за поворота выскочил паровозик, задиристо свистнул и ослепил прожектором. Зажмурившись, я ухватилась за перила. Когда паровозик прошел, стало темно, тихо. Рука Александра Ивановича лежала на моей. Я долго боялась пошевелиться. Наконец, мы пошли и так разговорились, что дорога оказалась коротка. Назавтра мы условились встретиться снова, он пожал мне руку и пожелал спокойной ночи.