Как жили мы на Сахалине - Страница 111

111

Это была великая победа, настоящий переворот. К нам на базу потянулись делегация за делегацией — перенимать опыт. Федоров давал консультации, все показывал, все разъяснял, подстраховывал, предупреждая о возможных поломках и капризах. Сотни людей выражали ему искреннюю благодарность, но начальство — и ведомственное, и партийное — молчало. Не ударили, как полагалось в таких случаях, в колокола, не мобилизовали прессу, чтобы поднять опыт на щит, не наградили орденом, да что там орденом — зряшной почетной грамоты хоть для приличия не сунули. Да и как же было Федорова поднимать на щит, если вся Дальрыба опростоволосилась, крупные специалисты расписались в собственном техническом невежестве.

Первой реакцией вышестоящего начальства на новшество было обвинение в том, что мы нарушили ГОСТ. По нормам ручной укладки в баночке должен быть цельный кусочек тушки, а у нас так не получалось. Но мы сумели самым придирчивым комиссиям доказать, что вкусовые качества консервов от этого нисколько не изменились. Пришлось чиновникам вносить изменения в нормы государственного стандарта. План нужен был всем.

Это всего лишь один эпизод из творческих исканий Федорова. А ведь Юрий Леонидович сконструировал автоматический соледозатор, потом дозатор перца, его автомат опускал в каждую банку одно зернышко нормальной величины или два маленьких. Он изобрел и изготовил в экспедиционных условиях машину для разделки голов на рагу. Машина справлялась с этой сложной операцией, независимо от размера рыбьей головы. Мы выпускали дешевый и вкусный продукт. Машина отлично работала два года, пока Федоров находился на судне. Ушел он — машину выкинули за борт, ни один завод ее не принял. При нашем изобилии головы перерабатывать?!

Так бездарно распорядились власти талантом незаурядного инженера. Под него надо было создать конструкторское бюро, крупные мастерские или завод, и он преобразил бы нашу рыбоперерабатывающую промышленность.

Найдите Федорова, он вам о многом порасскажет.

IV. Про ряд и лад

Найти Федорова оказалось делом несложным, но встреча все откладывалась. Работает он в фирме, где режим диктуется обстоятельствами: есть рыба — нет выходных, нет рыбы — есть выходные. Справляться надо поутру.

Пришлось ждать просвета. Наконец в одно воскресное утро мне отворил дверь стройный человек выше среднего роста, легко узнаваемый по фотографии: те же аккуратные бородка и усы, только уже совсем седые, те же густые брови, пристальный взгляд; исчезла лишь прическа.

Имя Алексея Петровича Татаринова как пароль: лицо хозяина озаряется светом давних лет, беседа сразу становится доверительной.

— Спасибо Алексею Петровичу за доброе слово. Все рассказал он в точности, но вспоминать ту историю не хочется. Зачем бередить старую боль? Меня ведь представили к званию заслуженного рационализатора, подготовили необходимые документы. По числу внедренных изобретений и рационализаторских предложений я имел довольно высокие показатели. Но вдруг наверху спохватились — не пущать! С женой разошелся, морально, видите ли, неустойчив! А мы с ней фактически не жили, потому что пять лет из семи я находился в морях. Попробовали бы те блюстители морали хоть пару годков так! У пас грустно шутили, что люди делятся на три категории: на тех, кто живет, кто не живет и кто болтается в море. В разводе ни ее вины нет, пи моей. Женился вторично, с Натальей Михайловной вместе работали на базах, с ней живем и теперь. В бесприютном судовом быту выстрадали свою любовь. Что касается недооценки моих трудов, то обиды давно забыты. Ну обошли меня со званием, ну не доплатили денег. Так с деньгами или без них я все равно остался бы верен своему ремеслу. Душа болит из-за того, что в нашем обществе человек труда унижен, обойден, обесценен, отодвинут на задворки. Будто все, чем пользуются люди, свалилось с неба. Посмотрите на уличные толпы, на телевизионные игрища: кто одет, обут лучше всех, у кого самая сытая физиономия? У политиков, болтунов, скоморохов, шутов гороховых. Все они садятся три раза в день за стол, жрут хлеб, взращенный сеятелем, лопают рыбу, выловленную рыбаками в суровом море, пьют вино, изготовленное виноделом. Но до этих тружеников никому дела нет.

За последние годы я немало передумал. Считаю, что одной из причин падения Советской власти был промышленный застой, экономическая отсталость. Десятилетиями не менялись орудия труда — станки, машины, оборудование. Застой предопределялся теми условиями, в которые были поставлены изобретатели и рационализаторы.

Изобретатель должен был не только подать идею, воплотить ее в рабочие чертежи, но и внедрить в производство, пробираясь сквозь тернии. А как мог рядовой изобретатель внедрить какое-то новшество? Унизительные хождения по кабинетам родного завода ничего не давали, кроме душевных мук. Один начальник отмахивался: «Я не стану подвергать выполнение плана риску из-за твоих бредней». Другой издевался: «Впишешь соавтором — будешь что-то иметь. Не впишешь — шиш получишь». В самом деле, какая была выгода заводским инженерам возиться с изобретением, подвергать коренной ломке сложившийся порядок, внедрять новые формы организации труда, учиться самим, переучивать весь персонал, рыскать в поисках дефицитных материалов, если компенсацией за все труды была премия стоимостью в два литра водки?

Изобретатель был зажат в железных тисках государственных объятий. В 1931 году советские изобретатели, движимые лучшими, патриотическими побуждениями, передали государству все права как на прошлые изобретения, так и на будущие. Судьбы сотен тысяч изобретателей от имени государства решали бездарные чиновники, тупые бюрократы, хороня в недрах научно-исследовательских институтов ценнейшие технические новшества. Миллионы изобретений, усовершенствований отвергались цинично: «Ты что, умнее меня хочешь быть?». До сих пор помню очерк «Лекала», опубликованный «Литературной газетой» в конце семидесятых годов. Один рабочий изобрел лекала для раскроя шкурок пушных зверей. Когда подсчитали экономический эффект от их внедрения, то оказалось, что рабочему надо выплатить сто тысяч рублей в виде вознаграждения. Весь научно-исследовательский институт, годами занимавшийся изобретением этих лекал, оцепенел: «Как! Мужику-вахлаку — и такие деньжищи? А мы?». Пересчитали, начислили пятнадцать тысяч. «Это что же, он «Волгу» себе купит?». Пересчитали в третий раз, ничего не начислили. Мужичок куда-то исчез со своими лекалами, скорее всего, спился. Через пять лет солидная делегация, в составе которой находились ученые мужи-эксперты из названного института, поехала во Францию. Там закупила подобные лекала за огромную сумму народных денег.

111